ГОРЬКИЙ УПРЁК

В 1880-е годы в русских общественных и революционных кругах широко дебатировалось письмо известного в те годы немецкого экономиста и политика Карла Маркса в редакцию российского журнала «Отечественные записки». Письмо Маркса было вызвано статьёй Н.К. Михайловского »Карл Маркс перед судом г. Ю.Жуковского», напечатанной в октябре 1827 года в этом журнале.

Маркс возражал против искажений его взглядов, допущенных в статье Михайловского, и высказался по ряду вопросов пореформенного развития России. Письмо стало известно лишь после кончины Маркса и затем остро дискутировалось в российском демократическом движении.

Письмо Маркса привлекло внимание Глеба Ивановича Успенского (1843-1902гг.), русского писателя, публициста, глубиной анализа явлений русской действительности ,критикой программных положений народничества.Близкий к народническому движению, писатель откликнулся полемической заметкой по поводу развернувшегося в ту пору спора о приложимости к будущему развитию России выводов Карла Маркса из его знаменитого исследовательского труда «Капитал». В 20-х числах декабря 1888 года Успенский послал статью, озаглавленную «Горький упрёк» в редакцию газеты «Волжский вестник».Но царская цензура статью не пропустила. Тем не менее, она в рукописном варианте стала известна в литературных кругах Казани и ходила по рукам читающей общественности.

При жизни Г.И.Успенского статья не публиковалась. Впервые в отрывках она напечатана в апреле 1902г. в газете «Саратовский листок»(№74).Полностью издана в журнале «Новый мир», 1929г., №3.В данной публикации отклик писателя воспроизведен по тексту статьи, вошедшей в 9 том собрания сочинений Г.

И.Успенского, изданного в1959г. под общей редакцией В.П. Друзина.

Данная статья писателя и сегодня звучит злободневно.

________________________________________

ГОРЬКИЙ УПРЁК
(Письмо Карла Маркса,
«Юридический вестник», 1888 г., № 9)

Письмо это, найденное в бумагах К. Маркса после его смерти, заслуживает самого глубокого внимания вся­кого русского человека, которого крепко и искренно за­ботят судьбы русского народа. Несколькими строками, написанными так, как написана каждая строка в его «Ка­питале», то есть с безукоризненной точностию и беспри­страстием,— К- Маркс осветил весь ход нашей экономи­ческой жизни, начиная с 1861 года. Без малейшего колебания в понимании подлинной сущности фактов на­шей действительности, без малейшего снисхождения к нашим экономическим бессмыслицам, — он посылает нам из-за могилы грозный и горький упрёк в том вели­ком грехе, который русское общество совершает против самого же себя.

Этот горький и грозный упрёк необходимо слышать великому русскому человеку, чтобы, так сказать, «опо­мниться», «очувствоваться» в понимании своих личных и общественных обязанностей. Строгий, беспристрастный взгляд такого человека, как К.Маркс, на «нас, русских», на наш русский народ, на его экономические особенно­сти и на его поистине священные обязанности к самому себе, — такой взгляд не может не заслуживать самого глубочайшего внимания, потому что он не затуманен ни­какими «временными веяниями», никакими не подлежа­щими определению (а иногда даже и пониманию) слу­чайностями русской жизни, которые играют в условиях нашей жизни несомненно значительную роль и не дают возможности, даже и в литературе, судить о ней с пол­ным беспристрастием. «Кому из российских обывателей не известно, — писал я недавно в одной газете («Русские ведомости»), касаясь вопросов, подходящих к настоящей заметке,—что иногда статистические «данные» о благосостоянии или неблагосостоянии того или другого угла могут изменяться до неузнаваемости единственно только от «карахтера» г. исправника? У одного исправника «карахтер» жесто­кий, горячий, — да и жена у него франтоватая, любящая иметь в обществе «значение», — и вот он, чтобы получить повышение или денежную награду к празднику, начинает «выбивать» подати безо всякого милосердия и в такое время, когда все хозяйственные продукты не имеют на­стоящей цены, когда продавать их значит прямо разо­риться на весь будущий год; он, конечно, взыщет, пред­ставит раньше прочих, отличится и награду получит,— но народ отощает, изболеет, измается, и, таким образом, статистические таблицы обогатятся цифрами смертности и болезненности. Другой же исправник, добрый, мягкий и холостой, повременит, даст мужикам время продать продукт подороже, — и не только не разорит, а, напро­тив, улучшит положение крестьян, расстроенных «энер­гическим» предшественником, и обогатит цифрами столбцы не смертности и болезненности, а столбцы при­были и прироста. Но ведь среди цифр нельзя упомянуть, что в разорении крестьян д. Палкиной виноват «карах­тер» исправника Ароматова? И нельзя также сказать, что прирост населения произошёл потому, что новый исправник человек добрый, что он даже музыкант, по­пискивает на флейте, да и под фисгармонию подпевает? Без этого же объяснения разноречивые цифры из одной и той же местности на пространстве времени двух-трёх лет — не могут дать точных указаний ни о процветании, ни об упадке и невольно ставят исследователя в не­доумение».

Да простит мне читатель эту не совсем подходящую к делу шутку: я просто желал обратить его внимание на огромное значение в условиях нашей жизни такого рода «данных», которые никоим образом не могут быть объяс­няемы при посредстве строго научных приёмов. Подлежат ли каким-либо достоверным научным выводам, положим, статистические данные о преступности по тем деревням Горбатовского уезда Нижегородской губ., крестьяне кото­рых (бывшие шереметьевские) до сих пор с <18>61 года, кажется, не имеют даже утвержденных уставных грамот и владенных записей? Дела «о сопротивлении властям» идут в этих шереметьевских деревнях постоянно. Из од­ной этой местности несколько лет подряд препровожда­лось под суд и в тюрьмы немалое количество народа. Можно ли взять цифру «горбатовской преступности» в общую сумму преступности в России и делать на этом основании какие-нибудь общие выводы о падении народ­ной нравственности? Кто, наконец, не слыхал этой харак­тернейшей фразы: «Нет! При Михаиле Петровиче по­рядки были не те! Куда!.. А как этот,- нонешний порт, приехал, —всё пошло шиворот-навыворот!» Всякий слы­хал эти слова, и всякий должен знать, что именно за «данными», которыми наполняют статистику «карахтеры» большого и малого размера, трудно видеть подлинное положение дела, трудно выводить заключения, не подле­жащие сомнению. Ввиду такой посторонней примеси к подлинным данным — огромный статистический мате­риал, накопившийся в настоящее время, при разработке его большею частию невольно заставляет исследователя оставлять без объяснения цифры, не поддающиеся яс­ному определению, устранять их и придавать своему ис­следованию несколько односторонний оттенок. Среди зловещих цифр, рисующих известное явление народной жизни в самом безнадежном виде, нежданно-негаданно (добрый исправник) и тут же рядом стоят такие цветы лазоревые, такие идут от этих цветов благоухания, — что, оглядывая то и другое, остается только руками раз­вести. Мы до настоящего времени не имеем ясного пред­ставления хоть бы о том, что творится с нашей крестьян­ской общиной: то она распалась, вконец развратилась и -разложилась, изворовалась, разбрелась и исчахла, — то, напротив, оказывается, что она процветает, плодится, множится, крепнет, умнеет, добреет и полнеет. Все это сказано на основании точных, не подлежащих сомнению «данных», — и всё-таки, несмотря на обилие такого рода исследований, мы решительно не можем иметь опреде­ленного понятия о том, что именно творится, в нашем народе.

Ввиду такой неясности в понимании действительного положения страны нам не может не быть дорого беспри­страстное слово такого человека, как Маркс, не разде­ляющего явлений нашей жизни на отрадные и безотрад­ные, но берущего их в полном объеме и извлекающего из них ничем не прикрытую, подлинную сущность. Письмо Карла Маркса прежде всего поражает читателя именно желанием его показать своим почитателям и про­тивникам, что он вовсе, так сказать... не марксист... как об нём полагают те и другие, и что его «теория» будто бы «фатальна для всех народов». Нападая на Н. К. Михай­ловского, которому и предназначалось это загробное письмо (Написано по поводу статьи Н.К. Михайловкого «К.Маркс перед судом Ю.Жуковского) он, за один только легкий намёк нашего пи­сателя на то, что теория Маркса может подлежать со­мнению, обрушивается на него с таким жёстким упрё­ком: «—Ему (Н. К-М.) надо преобразить мой очерк («Капитал») происхождения капитализма в Западной Европе в историко-философскую теорию общего хода развития, в теорию, которой фатально должны подчи­ниться все народы, каковы бы ни были исторические условия, в которых они находятся, чтоб в конце концов придти к такому, экономическому строю, который обеспе­чивает наибольшую свободу проявления производитель­ных способностей общественного труда и всестороннего развития человека». Определив этими словами собствен­ную свою теорию так, как её понимают его противники и почитатели,— он тут же заявляет, и даже довольно грубо, что такое понимание его деятельности он считает бесчестием для него (honte) (стр. 273).

Я обращаю особенное внимание читателя именно на этот порыв гнева против возможности только подозревать его, К. Маркса, в создании такой теории, потому что Н. К. Михайловский в самой статье своей цитирует того же самого Маркса именно для доказательства той самой мысли, которую выражает в своём гневе, и сам Маркс: то есть, что «история происхождения капитализма в За­падной Европе» не даёт основания для «теории, которой фатально должны подчиняться все народы». Именно это и говорится в статье Н. К- Михайловского, и в доказательство этого Н. К. берёт материалы из той же книги «Ка­питал», о которой идёт речь.

«Поправки к теории Маркса можно заимствовать у самого Маркса, — говорит Н. К. Михайловский в той же статье. — В преди­словии к «Капиталу» читаем: «В Англии процесс преобразования очевиден до осязательности. Дойдя до известной высоты развития, он должен отразиться на континенте. В каких формах проявится он там, в грубых или гуманных, это совершенно зависит от степени развития самих работников. Следовательно, независимо от высших мотивов, собственный интерес самих господствующих классов тре­бует устранения путем закона всех препятствий, мешающих разви­тию рабочих классов». «Одна нация может и должна учиться у другой». Спросим, какого же рода урок можем получить мы (Маркс говорит о Германии)) из истории экономических отношений в Англии? И с особенным вниманием относиться к английскому фабричному законодательству, то есть к тому, насколько в Англии подвинулся вопрос о правительственном вмешательстве в регулиро­вание рабочего дня, женского и детского труда. Здесь, — говорит Н. К. Михайловский, — именно лежат те поправки к фатальной не­прикосновенности исторического процесса, которые могут быть заимствованы у самого Маркса. (Статья Н. К. Михайловского вошла во 2-й том его Сочи­нений),

И далее: «С этими поправками, заимствованными у того же Маркса, его теория, как видим, оказы­вается уже не такою, чтобы опускать руки и приветствовать ниспровержение зачатков собственного идеала» (в той же статье Н. К. Михайловского).

Из всего этого читатель видит, чем именно задела «за живое» К. Маркса статья Н. К. Михайловского: не­сколько раз в ней употреблено слово «теория», тогда как сам Маркс считает свой труд только «очерком происхож­дения капитализма в Западной Европе» и вовсе не воз­водит в теорию, да ещё фатальную, всех язв капитали­стического строя жизни. На глазах всего света, в не­давние от нас времена весь Париж был сожжён коммунарами, и прекращение этого «фазиса» капитали­стического строя жизни потребовало истребления 23 ты­сяч воспитанных этим же строем его врагов. Я сам видел живые следы этого «фазиса», приехав в Париж в скором времени после подавления восстания, когда военные вер­сальские суды беспрерывно, в десятках отдельных судеб­ных камер, приговаривали виноватых [в нарушения капиталистического порядка] по два, по три человека на каждую камеру в течение одного часа. Можно ли предположить, даже принимая произведение Маркса за теорию, фатальную для всех народов, чтобы такие ужасы могли быть признаваемы им за обязательные даже для тех народов, которые не имеют «никаких оснований нис­провергать зачатки своего собственного идеала». В бро­шюре, написанной вместе с Энгельсом специально для выяснения этой кровавой парижской бойни, вполне вы­яснено шушуканье Франции с Германией относительно взаимного участия в подавлении этого восстания, так как этопродукт общеевропейского капиталистического строя, одинаково тревожащего обе эти страны. В то же время как «нации» они были врагами и поколачивали друг у друга солдат под стенами Парижа, главным образом «для га­зет» и для соблюдения дипломатических формальностей. Признавая труд Маркса за теорию, надобно признать и неизбежность всех этих ужасов, но Маркс и писал свою брошюру в поучение нациям, еще не дожившим до этих ужасов, веруя, что одна нация «должна учиться у дру­гой». Все это вполне совпадает с тем, что написано в статье Н. К. Михайловского, а Маркс всё-таки «осер­чал» на него, и единственно за то, что он мог говорить ему о том самом, что он и сам исповедует.

Но не довольствуясь доказательствами того, что он вовсе не проповедник «фатальной теории», ссылками, за­имствованными из его же книги «Капитал» и из дополне­ний и примечаний к последующим новым изданиям этой книги, — он, наконец, прямо, просто, с полным беспри­страстием высказывает своё мнение и об экономическом положении России, страны, которая вовсе не входила до сих пор в его «очерк происхождения капитализма», — и вот тут-то мы слышим глубоко поучительные и в то же время неоспоримо укоризненные для всех нас слова:

«Так как я не люблю оставлять «quelque chose a deviner» (Что-нибудь неясное (франц.),то выскажусь без обиняков: чтобы иметь возможность судить с знанием дела об экономическом развитии современной России, я выучился по-русски и затем в течение долгих лет изучал официальные и дру­гие издания, имеющие отношение к этому предмету. Я пришел к такому выводу: если Россия будет продолжать идти по тому же пути, по которому она шла с 1861 года, то она лишится самого прекрасного случая, который когда-либо предоставляла народу история, чтобы избежать всех перипетий капиталистического строя» («Юридический вестник», № 9, стр. 271).

Нет! Это не московский «патриот своего отечества», вопиющий о поощрении «прызводства» средствами каз­начейства; это не «народник» с искреннею любовью к прекрасному, тщательно собирающий цветочки радующих душу {измученного, истосковавшегося общества] действи­тельно благообразнейших явлений нашей народной жизни; это и не «марксист», полагающий, что цветочки, собираемые народниками, должны все-таки погибнуть ввиду фатальности теории капитализма. Это именно са­мая подлинная, самая светлая и самая горькая правда обо всем нестроении всей нашей жизни во всех отноше­ниях. Несомненно, в наших руках есть немало и очень немало оправдательных документов, о которых даже и Карл Маркс не мог бы иметь понятия. Но, имея их в ру­ках, мы всё-таки не можем не видеть «сущей правды» нашей жизни именно в этом горьком упрёке К. Маркса: мы лишаемся самого прекрасного случая, который когда- либо предоставляла народу история, чтобы не пережи­вать всех, перипетий европейского зла.

О чём же он жалеет и скорбит, говоря такие слова, касающиеся только ошибок в экономическом развитии? Я думаю, что он скорбит о личности человеческой, кото­рая непременно должна быть жертвой этих ошибок. Для обороны этой личности в Европе он особенно тщательно изучил и развитие капитализма в Англии. Интересуясь участью нравственного развития русского человека и об­щества, — он изучил и экономическое положение России. И если мы примем его характеристику нашего положения без разделения явлений нашей жизни на отрадные и без­отрадные, а только в том виде, как его понимает К. Маркс, то есть в виде соединения в каждой отдельной личности здоровья и гнили, отрадного и безотрадного, — то мы можем с достаточной ясностью объяснить себе, почему вся наша жизнь во всех своих проявлениях пред­ставляется нам самим то как бы одним сплошным упад­ком во всех отношениях, то, напротив, едва приметным, но могучим развитием самобытных форм жизни.

На самом же деле любовь к Купону и желание, чтобы эта любовь не имела неразрывно связанных с Купоном последствий, предлагаются нашему обществу как идеал, которому оно должно бы следовать. Одновременное дру­желюбное сожительство в наших сердцах Христа и анти­христа, как кажется, и есть та наша система личной и общественной морали, которою наше общество должно руководствоваться в своих взаимных отношениях. Если «по-европейски» такое, положим, купонное дело, как сит­цевая фабрика, проявляет себя не только «прызводством» ситца, а ещё и так называемым «рабочим вопросом», «стачками», сопровождающимися столкновениями с вой­сками и т. д. и т. д., то то же дело «по-нашему» должно быть поставлено совершенно иначе: фабрика будет, ситец будет, этому никто не будет препятствовать, а всего про­чего не должно быть ни в каком случае. Почему? Да просто потому... «чтоб не было!..» И так во всем: вся­кое европейское зло приемлем, но европейский против этого зла крик — не приемлем и стараемся утвердить та­кое положение дел, чтобы каждый делал только свое дело и в чужое не мешался, не осложнял бы его непод­ходящими к делу соображениями. Всё это, как видим, и отражается на неподвижности нашей жизни, на тягост­ной суете сует выполнения необобщенных и неосмыслен­ных обязанностей, не подвигающих вперёд ни личного, пи общественного благосостояния.

И хотя, по-видимому, влачение жизни во имя таких идеалов и может быть иной раз принимаемо за тихое и благообразное житие, но иногда не мешает и «очувство­ваться», освежить в себе представление о человеческом достоинстве, и вот почему загробное слово Маркса, прямо указывающее на ненормальное состояние нашей мысли и совести, освежая и оздоровляя то и другое, за­служивает нашей глубокой благодарности.